Будучи ребенком, не раз я слышал, как
папа сердился за эту тяжбу, бранил Епифановых, призывал различных людей, чтобы, по моим понятиям, защититься от них, слышал, как Яков называл их нашими неприятелями и черными людьми, и помню, как maman просила, чтоб в ее доме и при ней даже не упоминали про этих людей.
— Нет, и — не хочу! — решительно ответила девушка, усаживаясь за стол. — Это будет — когда я ворочусь к ним, — значит, вечером, — потому что я пробуду у вас весь день. Зачем же с утра думать о том, что будет ещё только вечером?
Папа рассердится, но от него можно уйти и не слушать… Тётя? — она без памяти любит меня! Они? Я могу заставить их ходить вокруг меня на четвереньках… Вот бы смешно!.. Чернонебов не может, потому что у него живот!
Неточные совпадения
Вот послушайте, — обратилась она к
папа, — что говорит ваша дочь… как вам нравится это признание!..» Он, бедный, был смущен и жалок больше меня и смотрел вниз; я знала, что он один не
сердится, а мне хотелось бы умереть в эту минуту со стыда…
— Сам съездил, нашел его convalescent [выздоравливающим (фр.).] и привез к нам обедать. Maman сначала было
рассердилась и начала сцену с
папа, но Ельнин был так приличен, скромен, что и она пригласила его на наши soirees musicales и dansantes. [музыкальные и танцевальные вечера (фр.).] Он был хорошо воспитан, играл на скрипке…
— «Так вот я тебе, говорит, дам прочесть: был такой один
папа, и на императора одного
рассердился, и тот у него три дня не пивши, не евши, босой, на коленках, пред его дворцом простоял, пока тот ему не простил; как ты думаешь, что тот император в эти три дня, на коленках-то стоя, про себя передумал и какие зароки давал?..
И надобно видеть, как он принимается иногда поучать меня — ну, точь-в-точь он патриарх, а я малый ребенок, который, кроме «
папы» да «мамы», говорить ничего не умеет… так, знаешь, благосклонно, не
сердясь.
Папе дали за это Георгия, но он
рассердился на то, что не дали Георгия одному унтеру его полка, который в этой свалке два раза спас Яковлева и раз —
папу,
папа отказался от креста.
Ольга Петровна. Ты вот,
папа,
сердишься и разными пустяками тревожишь себя, а между тем я приехала к тебе по гораздо более серьезному и неприятному делу!
Было так.
Папа считался лучшим в Туле детским врачом. Из Ясной Поляны приехал Лев Толстой просить
папу приехать к больному ребенку.
Папа ответил, что у него много больных в городе и что за город он не ездит. Толстой настаивал,
папа решительно отказывался. Толстой
рассердился, сказал, что
папа как врач обязан поехать.
Папа ответил, что по закону врачи, живущие в городе, за город не обязаны ездить. Расстались они враждебно.
Наша немка, Минна Ивановна, была в ужасе, всю дорогу возмущалась мною, а дома сказала
папе.
Папа очень
рассердился и сказал, что это свинство, что меня больше не нужно ни к кому отпускать на елку. А мама сказала...
— И от меня уйди! — вторил Юрику и Сережа, из-за тебя только
папа на нас
рассердился, негодный мальчишка!
— Не
сердись, милый
папа. Я тебе обещаюсь, что буду благоразумна, и Алек будет неотступно со мной.
Катаранов прислал бурку. Резцов подобрал ноги под полушубок, покрылся буркою и, надвинув на лицо
папаху, прислонился к стене окопа. Он
сердился, что нет в душе прежней ясности, он не хотел принять того, чем был полон Катаранов: с этим здесь невозможно было жить и действовать, можно было только бежать или умирать в черном, тупом отчаянии.
Верьте в воскресение, в рай, в ад, в
папу, в церковь, в таинства, в искупление, молитесь, как это требуется по вашей вере, говейте, пойте псалмы, — всё это не мешает вам исполнять то, что открыто Христом для вашего блага: не
сердитесь, не блудите, не клянитесь, не защищайтесь насилием, не воюйте.